Михаил Танич: Прочитаю, что кто-то с трех метров промазал, — и кладу под язык валидол

Наши отцы на танцплощадках лихо отплясывали под "Жил да был черный кот за углом", а в армии демонстрировали чудеса строевой подготовки под "Идет солдат по городу". Мы сами, обнаружив в каком-нибудь баре караоке, с удовольствием затягиваем "Зеркало" Юрия Антонова и "Комарово" Игоря Скляра. Женская половина страны, когда в семьях устанавливается мир и покой, напевает "Погоду в доме" Ларисы Долиной, а когда что-то не ладится, грустит вместе с Аленой Апиной: "Я его слепила из того, что было. А потом что было, то и полюбила..."

Автор стихов этих и десятков других знаменитых песен нескольких поколений Михаил Танич не пропускает ни одного домашнего матча ЦСКА и - ни одного номера "СЭ". На другие издания, по словам 81-летнего маэстро, времени у него не хватает, но без "СПОРТ-ЭКСПРЕСС" он жить не может. В этом году по просьбе редакции замечательный поэт не раз комментировал то, что происходит с его любимой командой и с российским футболом в целом. Потому-то мы и признали Танича читателем "СЭ" 2004 года.

Я не просто читаю спортивную прессу,
Я, как в юности, спортом живу.
Было время, болел за Ростов, за Одессу,
А сейчас - ЦСКА. За Москву.
Я не просто читаю, я снова на поле,
В нападении - как на войне.
И под шелест страниц пребываю в футболе,
И футбол пребывает во мне.
Я читаю отчеты придирчивым глазом,
Помню каждый профуканный гол.
Прочитаю, что кто-то с трех метров промазал, -
И кладу под язык валидол.

Михаил ТАНИЧ: СПОРИТЬ ХОЧЕТСЯ С ТАЛАНТЛИВЫМ

- Вы начали делать первую по-настоящему профессиональную спортивную газету Я это говорю как бывший футболист, не достигший высокого уровня только потому, что в 17 лет ушел на фронт. Лучше всего, конечно, ведете футбол, но здорово освещаете и бокс, и шахматы, и многое другое. Да, с вами часто хочется поспорить, но вот в чем штука: спорить-то хочется только с тем, что сделано талантливо! Да и кто из нас не ошибается - вот, не считал же я еще в начале года братьев Березуцких игроками основного состава, а Леша потом как здорово прибавил! Или когда баскетбольный ЦСКА с трудом выиграл первый домашний матч Евролиги у "Бенеттона", я сказал Александру Гомельскому: "Эта команда хуже прошлогодней". Он обиделся. И не зря - они вон сейчас как всех чешут...

Не бойтесь ошибаться - главное, делайте это талантливо! Люди должны понимать, что кроме культуры традиционной - книги, кино, галереи - есть и не менее вдохновенная культура тела. И что у того же футбола - своя поэзия, которую вам каждый день на достойном уровне нужно создавать. Убежден, что для успеха в журналистике требуется не меньший дар, чему поэта, художника, танцовщика... Есть этот дар и у многих из вас, и у газеты в целом. Как был он у моего приятеля, знаменитого когда-то журналиста Аркадия Галинского, с которым мы ходили на футбол (я - по его удостоверению) и спорили о нем без конца. Вот все боготворят Лобановского - а я знал время, когда начинающий тренер "Днепра" звонил Галинскому и спрашивал, как играть с "Шахтером". Да! И тот советовал ему в подробностях, пофамильно. Жаль, потом они серьезно разошлись. И будущий демократ Александр Яковлев, заведовавший тогда пропагандой, на много лет "помог" Галинскому не печататься...

Вы продолжаете дело таких людей, как Галинский. А я вот не смог - хотя и был одно время вашим коллегой, когда в середине 50-х писал о футболе в молодежной газете Сталинграда. В штат меня после сталинских лагерей не брали. Впрочем, и особым талантом я не блистал. В отличие от многих журналистов вашей газеты.

ОЛИЧ БЕГАЕТ, КАК СТОИЧКОВ. ОЧЕНЬ ПОХОЖЕ НА КЕНГУРУ

- Спасибо, Михаил Исаевич. А что посоветовать можете?

- У всех у нас в генах остался какой-то советский, пионерский патриотизм. Наверное, для того чтобы люди научились смотреть на себя со всех сторон, а не только в зеркале после бритья, нужно поколения три. С большинством ваших мыслей я солидарен, но не стоит, допустим, переоценивать возможности нашей сборной. Ну не должны мы всех обыгрывать! Нет у нас великого футбола - и вопреки тому, что говорят, не было! Это легенды, идущие все от того же патриотизма! За все время игроков мирового уровня в Советском Союзе было, думаю, трое - Яшин, Стрельцов и, может быть, Блохин. Нетто с Ворониным - уже не то. Да, выиграли что-то: в 60-м Кубок Европы, пару Олимпиад, Кубки кубков - но почти каждая нация может чем-то таким похвастать. У Болгарии вон был Стоичков, который бегал - не заметили? - так же, как Олич, - очень похоже на кенгуру, из-за коротких рук (а на что футболисту руки?). Но Болгария же - не великая футбольная страна! Когда-то я написал в песне для Любови Успенской: "Не повторяйтесь! Не повторяйтесь! Слова - живые. Они линяют, когда их раз за разом повторяют". Так и со словом "патриотизм", которое не нужно зазря трепать. Это - чувство врожденное!

Танич нараспев называет имена своих любимых журналистов "СЭ". Вспоминает, как под впечатлением от шахматного репортажа Юрия Васильева написал стихотворение "Линарес" - и читает его:

Вот и съехались гроссмейстеры
в Линарес,
Самый рейтинговый шахматный
хурал.
Сели к столикам., включили
свой анализ,
И никто и никого не обыграл!
Некрасивые фигуры - половинки,
Пол-очка - как полстишка и пол-яйца.
Потому что все в компьютере
новинки,
Потому и не выигрывает-ца!
А представьте - нету и слов
и нет улыбок,
Никаких ни Джоконд и ни поэм,
И живем мы по программе,
без ошибок.
А зачем тогда, зачем тогда, зачем?!

Поэт рассказывает, как сбежал с записи модной телепередачи, чтобы успеть к началу трансляции матча "Арсенал" - "Челси". Спрашивает о последних новостях локаута в НХЛ. Рассказываю о предложении профсоюза игроков урезать самим себе зарплаты (мы беседовали в середине декабря) - и окончательно "выпадаю в осадок", когда поэт восклицает: "Как?! Гуденау пошел на такое?"

Но, господи, какая мелочь этот "подвиг" Гуденау по сравнению с тем, через что пришлось пройти самому Таничу ветерану Великой Отечественной и жертве сталинских репрессий. Слушая о перипетиях его судьбы, понимаешь, какая же великая вещь футбол. Потому что только великому явлению под силу не исчезнуть из жизни человека при тех обстоятельствах, о которых вы узнаете ниже.

ИГРАЛИ В ФУТБОЛ ПЕРЕД НАСТУПЛЕНИЕМ НА БЕРЛИН

- Родился я в Таганроге, там же и футболом увлекся. Но в 14 лет пришлось уехать оттуда в Ростов. Сначала посадили отца, который был одним из руководителей Таганрога. Как выяснилось много позже, его расстреляли, хотя нам сообщили: "Десять лет без права переписки". В НКВД же целый отдел дезинформации работал, настоящие писатели! Они ведь даже человека к нам присылали с рассказом - что отец, мол, в закрытом лагере в Рыбинске, прорабом работает, бороду отрастил. А его к тому времени уже десять лет как убили. Какая это была подлость по отношению к матери, которая ждала его столько лет и верила, что он вернется!

Нас выселили на окраину Таганрога, дали одну квартиру на три семьи. И вот однажды возвращаюсь туда из Москвы, от брата, который потом на войне погиб. Меня встречает ростовский дедушка: "Маму арестовали". Мы продали за 700 рублей все имущество, взял я чемоданчик - и поехал к деду в Ростов.

Пошел в восьмой класс - и сразу начал играть в футбол. Уже более или менее солидно - в форме, в бутсах, с календарем. Играл нападающим и, хотя скорости особой не было, забивал много - чутье голевое было. Потом об этом написал: "Матч кончался - и вдруг, на одном повороте/ Я же знал, что забью. И всегда забивал./ Этот гол. На зубах. После равенства в счете". Бомбардирство, правда, дурной характер вырабатывает. Когда сам забиваешь много, считаешь, что есть право орать на других неприличными словами - почему пас не отдают? Это и в большом футболе так.

А еще это же Ростов! У нас полкоманды были блатные, "щипачи". Календарь кончается, и к 7 ноября все уезжают воровать - в Донецк, Харьков, Днепропетровск. В чужие города, где их никто в лицо не знает. А мне некого на поле выводить! Восемь человек не набирается - шесть воров разъехались! Приходилось подставных брать...

- Вы тогда о футбольной карьере мечтали или все же о поэзии?

- Да только о футболе, ни о чем больше! Но... 22 июня 1941 года у нас был выпускной бал. И - все. Война! За пять лет - один матч. Где-то 8-10 апреля 45-го, на этой стороне Одера. Подробности стерлись - потому что сразу после того матча нас забросили на маленький плацдарм, два на четыре километра, по колено в воде. Это было ужасно. Но именно с этого плацдарма мы 14 апреля начали наступление на Берлин. До него было 70 километров. А сыграли в следующий раз уже после войны, с другой частью. И мне там засадили ногой ниже пояса так, что я две недели ходил, согнувшись.

Врезался в память другой эпизод. В Литве, в очень тяжелой фронтовой обстановке, под обстрелом я прыгнул в какой-то ров. И вместе со мной прыгнул еще один пацан, лейтенант. Пригляделся - Шарик из команды ростовского "Буревестника", соперник мой старый по юношескому футболу! Представляете, что почувствовал в тот момент...

"ЖЕНЯ! БОЛЬШЕ, ЧЕМ ЗА ЖИРКОВА, НИ ЗА КОГО НЕ ПЛАТИ!"

"Я все время говорю Жене то, что ему не нравится слышать", - говорит Танич. Женя - это президент ЦСКА Евгений Гинер. Танича, несмотря на все его "несвоевременные мысли", Гинер уважает. Вручил армейскую футболку с номером "80" на 80-летний юбилей. И место в VIP-ложе ЦСКА за поэтом всегда зарезервировано. Даже несмотря на исключительную непосредственность Михаила Исаевича: оказавшись рядом с Романом Абрамовичем на одном из матчей ЦСКА, Танич разозлился на какой-то игровой ляп Ролана Гусева и призвал владельца "Челси": "Возьмите у нас Гусева, мы доплатим!"

Возможен между Таничем и Гинером и такой диалог:

Танич: "Женя, сколько ты заплатил за Жиркова?"

Гинер: "350 тысяч".

Танич: "Больше ни за кого не плати! Это лучшее наше приобретение!"

И президент ЦСКА должен слушать такого болельщика по крайней мере с почтением. Как кавалера трех боевых орденов Великой Отечественной войны, как командира противотанкового орудия, прошедшего от Белоруссии до Берлина. В конце концов, как человека, который в 1938-м в Ростове-на-Дону пришел на стадион, чтобы увидеть, как в составе ЦДКА забивает боковыми "ножницами" Григорий Федотов. "Это у него был излюбленный удар. Я потом сам один такой забил - в матче с какой-то другой войсковой частью сразу после войны, в Германии. А у Федотова он был доведен до автоматизма!"

В ту пору, правда, Танич за армейцев не болел. А болеть начал всего лет пять назад. Когда ЦСКА тренировал Олег Долматов, а курировал клуб тогдашний министр обороны России Игорь Сергеев. Добрый приятель поэта.

- Когда-то я мечтал о большой футбольной карьере, - вспоминает Танич. - И потом, считая себя в душе профессионалом, слегка презрительно думал: как же, еще болеть за кого-то буду! Тем не менее на футбол, когда уже стал поэтом, ходил часто - с Аркадием Галинским, а еще - с моим другом Игорем Шафераном. Он был преданнейшим болельщиком "Спартака", как и почти вся интеллигенция. Встречались, помню, под буквой "Ж" в надписи "Добро пожаловать!". Почему сам рядом с ним не стал спартаковским поклонником? Наверное, во мне сработал дух противоречия - хотелось с Игорем поспорить...

(Фантастически устроен мир: Танич вспоминает о совместных походах на футбол с Шафераном - автором "Ромашки спрятались", "Мы желаем счастья вам" и еще многих известнейших песен, а напротив сидит ваш, покорный слуга, родной племянник Шаферана. 23 года назад именно с покойным дядей я, восьмилетний, первый раз отправился на футбол, чтобы увидеть, как форвард ростовского СКА Сергей Андреев "хоронит" "Спартак", как думалось, в гарантированно победном финале Кубка СССР.)

- А болельщиком ЦСКА, - продолжает Танич, - я стал совсем недавно. Маршал Сергеев начал звать меня на Песчаную, где играли тогда армейцы. Три-четыре раза пришел - и увлекся. Тем более что ЦСКА мне был симпатичен еще с тех пор, как видел Федотова. К тому же я был участником первого международного матча после Второй мировой войны, по сути дела, в качестве футболиста ЦДКА...

- Это как прикажете понимать?

УЧАСТНИК "АНТИСОВЕТСКОГО" МАТЧА

- Рассказываю. Июль 45-го. Мы стоим в Тюрингии, в маленьком городке Бернбург. В огромном парке - стадион. Ворота с металлическими сетками - забиваешь, и мяч со звоном под прямым углом на землю падает. Приходит один сослуживец, Женя Черный. Говорит, что вчера было первенство Тюрингии, и местная команда, "Ваккер", выиграла. И что он, Женя, с ними договорился в воскресенье сыграть. И, как очевидец первенства, он добавил: "Мы их разнесем!"

А между тем это была команда авиационного завода "Юнкерс", которая во время войны играла в футбол. Приличный уровень - ну вроде липецкого "Металлурга". Они нам майки покрасили бурыми пятнами. Завалили весь город огромными розовыми афишами, на которых было по-немецки написано: "Футбол. "Ваккер" (Бернбург) - Красная Армия". То есть мы - не команда такой-то части, а почти ЦДКА. Страну представляем. Мы-то внимания этому не придали. А зря. У нас человек пять играли. Но остальные-то шесть, как выяснилось, ничего не умели!

И вот наступает этот позорный день. Войти в парк можно со всех сторон города, но только у одного входа сидит немец и продает билеты по две марки. И все проходят через этот столик, никто не лезет бесплатно. Немцы... Полная трибуна, три-четыре тысячи. Уже в начале игры - 0:3. Я кричу на всех, но куда там. Женя Черный один мяч отыгрывает, появляется надежда. Но потом - крах. 1:6.

И начинается чекистский разнос. Кто договорился? Кто повесил эти афиши? Кто льет воду на мельницу геббельсовской пропаганды? Почти состряпали обвинение, что мы нарочно организовали такую диверсию. Дело было объявлено политическим и получило огласку: кого-то выгнали из партии, кого-то - из комсомола. Слава богу, никого не посадили. У меня, впрочем, это было впереди... Предлагали остаться тренером по футболу в группе войск в Германии, но тянуло домой. Уехал - но звание участника первого международного антисоветского футбольного матча у меня осталось.

Танич вернулся. Пошел в тот самый ростовский "Спартак", из которого уходил на войну. Но люди в команду пришли новые, и играть на него, забивалу, никто не собирался. Несколько матчей ничего не забил - и ушел. Для него это было невыносимо. Такой характер.

Через пару лет в жизни Танича начнется действительно невыносимое. Клеймо сына врага народа в те времена не могли смыть даже доблести фронтовика. Следователь потом скажет: "Яблоко от яблони недалеко падает". В общем, нужен был только повод.

- Сверху спустили установку: сейчас придут с войны солдаты и будут рассказывать, какие в этой Германии дороги, какая техника (у меня, скажем, был 12-ламповый радиоприемник "Телефункен", о каких в СССР тогда и не мечтали) и так далее, надо прищемить им языки, - вспоминает Танич. - Специальную формулу придумали: "Восхвалял жизнь за границей и возводил клевету на условия жизни в Советском Союзе". Любое упоминание о хорошей немецкой автостраде под эту статью подходило! Ко мне подослали стукача, сына уважаемого профессора-онколога, да еще и воевавшего, - в общем, парня, не вызывавшего подозрений. То, что у него много денег, мы объясняли большой отцовской зарплатой. Целых десять месяцев вместе выпивали, и он записывал для органов все, о чем мы с другом, старшиной батареи Солженицына Ильей Соломиным, говорили. Забирали меня ночью в тот же ростовский НКВД, где расстреляли моего отца...

ФУТБОЛ В СОЛИКАМСКОЙ ТАЙГЕ

Шесть лет, вплоть до смерти Сталина, он провел в тайге под Соликамском - столицей так называемого Усольлага. На лесоповале - отсюда и название группы, песнями которой Танич лишь 40 лет спустя смог выразить то, что навсегда осталось в его душе. Но и у "Лесоповала" ведь есть не только лагерные, но и футбольные строки, звучащие по радио "Шансон": "Ну кто из нас из всех, живущих рядом, на Песчаной, не приходил болеть за ЦСКА?"

- А в лагере в футбол играли?

- В футбол бесплатно, а в волейбол - на деньги. Там был один вор в законе, Костя Струна, который немножко играл в волейбол, а у меня, распасовщика, был второй разряд. У Кости же, кроме роста, не было ничего - хотя он думал, что умеет. Летние вечера в лагере долгие, часов до 10 - 11, и мы все время выходили на площадку, причем моя команда состояла из трех игроков, а Костина была полной. Но выигрывали мы всегда, а он, как человек, живший по воровским законам, не отдать обещанного не имел права. И я уносил по 400, 600 рублей... А в футбол играли просто так - места мало было для поля.

Но это уже в тайге. А вначале я был в лагере в самом Соликамске. Был у нас в зоне мячик, мы его гоняли. За нами наблюдал человек, который потом подошел ко мне. Оказалось, что это Саша Кожин, который когда-то играл с братьями Старостиными, а потом проходил с ними по одному делу: "Я тебя возьму в соликамское "Динамо". "Буду рад", - отвечаю.

Я уже с нетерпением ждал, что моя лагерная жизнь хоть как-то разнообразится, - и тут меня засылают в тайгу. Дальнюю тайгу. Тем не менее Кожин присылает мне туда бесценный пропуск на бесконвойное хождение. То есть можно выходить за вахту одному! Жду вызова в Соликамск. Но тут издается приказ, что заключенные не могут ездить на игры в другие города. Так я и не сыграл за "Динамо", хотя пропуск получить успел. Бежать оттуда было бессмысленно, но последние два года срока я уже ходил без конвоя. Благодаря футболу.

- Со Стрельцовым на общую для вас лагерную тему не разговаривали?

- Нет, хотя знакомы были - когда Эдик еще играл в "Торпедо", конферансье Евгений Кравинский повез меня в Мячково стихи читать. Стрельцов оказался скромным, тихим человеком. А к жене его Рае, очень доброй женщине, которая заведовала секцией одежды в ЦУМе, порой заходили купить финский костюм или кожаную куртку...

Когда Танич вышел на свободу, ему выдали справку с надписью: "Статья уложения "минус 39". Это означало, что в Москве и почти четырех десятках (!) других крупных городов ему жить было запрещено. Свою реабилитацию после XX съезда партии он встретил в Волжском. Вскоре начал печатать первые стихи. Они имели успех, и будущий автор песен для Шульженко и Магомаева, Кобзона и Пьехи, Пугачевой и Леонтьева перебрался в столицу.

Последний футбольный матч он сыграл в свои 35 - и, хотя уже бегать толком не мог, гол на глазах у жены все же забил ("Высшие мои футбольные достижения: гол 10-му "А" и вот этот, последненький, обкому комсомола в Сталинграде".) А четыре года назад страсть к мячу едва не довела его до беды. Тогда, в 2000-м, он перенес две тяжелейшие операции. Сначала - такое же коронарное шунтирование на сердце, какое делали Борису Ельцину, у того же хирурга Рената Акчурина. А всего две недели спустя угодил в больницу с гнойным аппендицитом. Выстоял.

Когда Танич выписался, его попросили о телеинтервью. С репортером 77-летний поэт беседовал во дворе своего дома. Увидел, что во двор вбегают дети с мячом. А он как раз о своих былых футбольных заслугах рассказывал - как такой шанс упустить?! Попросил ребят, разбежался, замахнулся и рухнул на спину. "Лежу, чувствую, что, слава богу, не ударился, и хохочу от собственной немощи. А ваши коллеги подбегают ни живые ни мертвые - думают, насмерть разбился", - со смехом вспоминает Танич.

ФРАЗА ЕВСЕЕВА - ШЛЯГЕР!

И - излагает свои спортивные взгляды.

Корит Георгия Ярцева, своего уважаемого знакомого, за решение отправить Мостового с чемпионата Европы: "Он же человека похоронил как футболиста. Я Жоре это обязательно скажу".

Радуется красивой победе ЦСКА над "Зенитом": "Я думал, что Питер их разнесет - а они вдруг такую игру показали. Блеск! Вот пожалуйста - говорил Петржела, что Газзаев не тренер и что игра армейцев - дело рук Жорже, а тот ему нос утер здорово". Но на реплику: "Значит, не стоит тренерам перед матчами что-то острое говорить?" горячо возражает: "Можно и нужно! В этом же и есть кайф, интрига! Ну, почему все должно быть гладко, как под ковром? Один пусть говорит что-то дерзкое в печати. Другой - игрокам: "Если меня уважаете, разорвите их". И пусть все сходят с ума, а они решают, кто сильнее".

Защищает Вячеслава Колоскова. "Он международный, цивилизованный человек. Когда я, поддавшись настроениям, в одной из газет по-хамски против него выступил, он ни одним намеком не дал понять, что обижен. Да, может, пересидел. Но Фетисов и сам понимает, что ничего уход Колоскова не изменит - просто начнут ругать другого человека. Возможно, далеко не такого масштабного".

О знаменитой фразе Вадима Евсеева восклицает: "Шлягер! Шлягер! Не может же человек всю жизнь скрывать свои эмоции? А этот гол Уэльсу был высшей точкой его жизни. И взыграло в нем что-то наше, русское. Я с восторгом это услышал! Как частушку!"

К иностранным тренерам в России относится скептически: "Когда-то это уже было: увидели кукурузу в штате Айова - прекрасную, вот та-акие початки. Привезли в Архангельск - не растет. И тут то же самое - психологии нашей они никогда не поймут, а она тут - особая. Тот же Семин мне симпатичнее любого иностранца. Вот кого во главе сборной я вижу, но он же не согласится! В "Локомотиве" он хозяин, а тут им будут помыкать, а потом на него же вину списывать".

Выдвигает собственные игровые теории. О том, что низом бить по воротам в тысячу раз эффективнее, чем верхом (ему это и вратарь "Торпедо" Бородин при встрече подтвердил), поскольку вратари не успевают сложиться - не перочинные ножики! О том, что дети в спортшколах на больших полях могут заработать только порок сердца и для них должны строить маленькие поля, о многом другом... Да если бы каждый футбольный человек в России так же кипел энергией и неравнодушием, как Танич, мы бы, вопреки его пессимистическим утверждениям, давно еврокубок с чемпионатом Европы выиграли!

А потом он читал свои стихи о спорте. О боксе и о шахматах, о горных лыжах и о допинге, о пловчихе и о гимнастке, о Ривалдо и о матче Англия - Бразилия на последнем чемпионате мира. Большую их часть поэт написал уже в XXI веке. А вот это, о Стрельцове, - раньше. Но уже после смерти великого футболиста.

Когда ты бежишь
От ворот,
От чужих,
После гола,
И гол этот сам,
К ликованью трибун,
Сотворил, -
То в звездную эту
Минуту,
Твою и футбола,
Ты - Пушкин,
Ты - Дант,
Ты Закон Сотворенья
Открыл!
И вправе ты думать,
Под душем осанисто стоя,
В компании точно таких,
Ну почти что таких,
Молодцов, -
Как громко звучит
Твое имя простое,
И что тебе - Дант,
Если сам ты -
Великий Стрельцов!

Футбол достоин поэзии. И поэт Михаил Танич, которого мы, журналисты "СЭ", назвали читателем 2004 года, знает об этом лучше других.

Игорь РАБИНЕР